От Москвы до Ленинграда
В автобусе аэровокзала на
Ленинградском проспекте он появился после всех. Не успел он сесть на
единственное свободное место слева, рядом с женщиной в голубом костюме, как
шофер потянул ручку, дверь захлопнулась и экспресс медленно, мягко стал
выруливать.
Он поставил свою черную кожаную
сумку с наплечным ремнем на багажную сетку, посмотрел сверху на книгу, которую
открыла женщина - Мериме, - и, с облегчением вздохнув, уселся. Он боялся, что
опоздает.
Он приготовился отдохнуть, утонув в
кресле, вздремнуть, если удастся - вид парадной летней Москвы по этому маршруту
был привычен ему, - но бросил рассеянный взгляд на соседку, посмотрел
внимательней и сел солдатиком, вдруг оцепенев.
- Интересно? - спросил он у нее.
- Вы мне?
- Да.
Она посмотрела на него - прилично
одетый мужчина, лет сорока, трезвый, - и, пожав плечами, нашла потерянную
строчку в книге.
- Удивительно, - продолжал он, - я
так изменился?
Она еще раз оторвалась от
книги. Нет, он был трезв. Но в последние десять лет с ней никто не
пытался знакомиться. Тем более таким безобразным способом.
- Что вам нужно, гражданин? -
холодно, со всей возможной иронией сказала она.
- Посмотрите внимательно... Ну? И
теперь не узнаете?
- Нет, - уверенно сказала она.
- Конечно, ведь прошло двадцать
лет.
- Н-не знаю, - на мгновение
заколебалась она.
- А мы ведь с вами даже целовались.
"До чего бывает обманчив
внешний вид", - подумала она, оглянувшись назад. Нет, и там не было
свободных мест.
- Да что вы, - сказала она, не
рискуя скандалить.
- Да. Я почему-то считал, что и вы
ко мне были неравнодушны.
- Вы что-то путаете.
- Нет, не путаю. Вас зовут Лида.
Как она удивилась!
- Лида Синицына. Из Краснодара.
"Еду поступать в МГУ". Поступили? - спросил он и впервые улыбнулся.
- Нет... Как же это? Да кто вы?!
- Помните жесткий вагон поезда
"Новороссийск-Москва"?
- Помню.
- А меня?
- А вас не помню, - она еще для
верности бросила взгляд на его брови, светлые, домиком, широкие губы, двойной
подбородок. - Хватит, не разыгрывайте меня.
- Мне не двадцать лет, чтобы
разыгрывать. На вас было красное платье с белыми цветочками. А потом вы
переоделись в тренировочный костюм.
Экспресс ровно, сильно летел
вперед. Сплошная стена зелени тянулась далеко по сторонам черной реки асфальта.
Все было просто. Впереди аэропорт Шереметьево, самолет, час в воздухе - и
Ленинград. Там жила сестра. А здесь, рядом сидел мистификатор, каким-то образом
осведомленный о ее прошлом. Да, мистификатор!.. И вдруг она вспомнила красное
платье.
- Да... было такое платье, - совсем
запутавшись, сказала она.
- Вот видите. Вас провожали
подруги. Как раз под моим окном. Я в это время ел борщ.
- Борщ?
- Разносчица носила борщ, и я взял
одну порцию.
- Ну и что? - спросила она, чтобы
что-то спросить.
- Ничего. Я ел борщ.
Поезд тронулся. Вы заняли боковое место. А у меня была вторая полка.
- Может быть, - сказала она,
помолчав. - Но я вас не помню.
- Все помните, кроме меня?
- Да, помню... - она действительно
начала сейчас вспоминать. - Помню двух пожилых супругов...
- Им было не больше, чем нам
сейчас.
- Вот видите! - непонятно чему
обрадовалась она. - А вас не помню. Значит, вас не было.
- Но откуда я все это знаю,
по-вашему? - возмутился он.
- Может быть, вы были в соседнем
купе.
- И двадцать лет я вспоминал
девушку, с которой так и не поговорил. Это... нелепо.
- Ну, не знаю! - у нее было такое
ощущение, что она попала в ловушку.
- Вы же взяли мой адрес. А я
ваш, краснодарский. Улица Орджоникидзе... а вот дом уже не помню: что-то на
дцать... четырнадцать...
- Шестнадцать, - тихо сказала она.
Ее лицо, полузакрытое от него
черной скобкой волос с нитями седины, впервые повернулось, как бы тронулось к
нему.
- Все равно, - сказал он, приподнял
руку и не решился дотронуться до ее рукава.
- Но кто вы? - вскричала она.
- Неужели вы меня сразу
забыли?.. А я женился в тридцать лет. Все надеялся вас найти. И в
Москве, и в Краснодар писал.
- Родители переехали в Калугу,
поближе ко мне, - виновато сказала она.
- Я ел борщ, вошли вы и так
победоносно на всех посмотрели... Вам было семнадцать лет, а мне - двадцать
один.
Как ей было неловко! Теперь ей
хотелось чем-то ему помочь. Ну хотя бы вспомнить его.
- Хотя бы какая-то... черточка, - с
сожалением сказала она.
- Какая черточка? Ведь мы в
тамбуре, ночью, целовались как бешеные!
- Вот этого - не было! Я ехала -
да, победоносное, вы правильно сказали, победоносное настроение! У меня были
две четверки в аттестате, - продолжала вспоминать она. - Я стояла в тамбуре.
Проводник забывал закрывать дверь на ключ, и пахло степью...
- А напротив стоя я. Волосы у вас
развевались...
- Не знаю, кто стоял. Не помню. И
солдат за мной ухаживал демобилизованный...
- А после солдата был я! - с
раздражением сказал он. Ему казалось, что она издевается над ним.
- Как вам не стыдно!
- Вы сразу предпочли меня. А солдат
играл на гитаре и пел душераздирающее "Нелегко ждать три года
солдата...".
- Пел, - согласилась она.
- Я вам купил мороженое в Лисках.
- Борщ, мороженое...
- Да, борщ, мороженое... Вы не
волнуйтесь, я просто восстанавливаю историческую справедливость.
- А я и не волнуюсь, - но она
волновалась. - Ну, было и было. Только я не помню.
- И я не волнуюсь. Лет десять назад
я бы еще волновался. А сейчас... Тяжесть на сердце - и все.
Они помолчали. Она пробовала
читать, но юность в ней, как одичавшая ветка, рвалась наружу.
- Как вы выглядели? - спросила она.
- Как? Волос, естественно, было
больше. Ну и... весь этот рельеф не подвергался еще эрозии, - в нем росла
тоска. - Зря я все это затеял... И хорошо, что вы меня не помните. Начались бы
сейчас излияния - почему так, да почему не иначе, а что было бы, если... Прошло
время играть в такие игры.
Он отвернулся и стал смотреть
налево, ничего не видя. Это было крушение.
- Вы не обижайтесь, я действительно
не помню, - сказала она дрогнувшим голосом.
- Это он мог бы обидеться. Вот он -
да, обиделся бы, застонал, завыл от горя. А я... Приходит время и у человека
отмирает способность любви, знаете, такой... романтической, пылкой и так далее.
Видимо, и сердце болит из-за того, что на него давит это... умершее.
- А... как вас звали?
- Вы не поняли меня. Это не я умер,
а он. Имя у нас общее. Меня звали Володей.
- Почему-то очень хочется
вспомнить...
Не просто "очень" - до
слез, до исступления ей хотелось сейчас вспомнить его! Сейчас, когда молодость
прошла, вдруг оказалось, что самая нежная и чистая история юности почему-то
забылась ею!
- А как у вас... сложилось? - он
внимательней глянул на нее. Лицо ее было смугловато, глаза чисты. Это была
другая женщина. Она цеплялась за воспоминания, как нищая. Потерянная какая-то.
- Вы где работаете?
- Обычно сложилось. Окончила
пединститут, преподаю биологию.
- А-а... - он так и думал.
- А у вас?
- Я доктор наук, в НИИ, - отчетливо
сказал он.
Снова помолчали. И снова она не
выдержала:
- Так не бывает. Какой-то провал в
памяти.
- Бывает.
- Можно заболеть от этого! Иногда
имя не вспомнишь, и так мучаешься, а здесь...
- Ну вспомните вы меня,
повздыхаете, скажете "ах!"... Небольшая потеря.
- Странно. Нет - странно! - не
успокаивалась она. - У вас из-за меня жизнь по-другому прошла, а я...
- Обычное явление.
- Нет! Совсем не обычное. Я со
своим мужем познакомилась совершенно случайно...
- Все в жизни случайно, кроме
неудач.
- Но я не хочу! Давайте вспоминать
снова. И до мелочей.
Он вздохнул.
- Поверьте, у меня уже откатило.
Это сразу что-то там затрепыхалось под ребрами, а теперь...
- Когда вы меня поцеловали? -
задорно спросила она.
- Это было вечером, - скучным
голосом начал он. - Мы, как обычно, стояли в тамбуре и почему-то смотрели в
совершенно черное окно. В окне отражались наши лица, как в зеркале. Вы
держались за этот железный прут, а я стоял боком. Мы смеялись. Поезд вдруг
притормозил. Я не удержался и налетел на вас. После этого мы внезапно
замолчали. Молчали, молчали, затем моя рука, вот эта рука, медленно и робко
обняла вас за талию. Вы поджались вся и почти уперлись лбом в стекло...
Продолжать?
- Да.
- Вы были такая загорелая, и...
Словом, вы вдруг подались всем телом ко мне навстречу. Может быть, поезд
прибавил ход. Ну, и так далее.
- Что - так далее?
- Своими вопросами вы превращаете
все в интрижку.
Она обиделась.
- Не хотите - не надо! - и стала
смотреть в окно. Москва оканчивалась. И снова она не выдержала:
- Я вам что-нибудь обещала?
- В смысле любви до гроба? Нет. Нам
было не до этого.
- Вы сами все опошляете!
- Нет, - он никак не мог вздохнуть
поглубже, чтобы выдавить тоску, она грызла ему внутренности. - Я не опошляю.
Если бы вы помнили все это, как помню я... Вам хочется хоть немного урвать,
простите за грубость, от юности - вот и весь ваш интерес.
- Вы злитесь, - наконец заметила
она.
- Да, злюсь. Простите.
Он отвернулся так, что ей был виден
только полыхающий хрящ уха и полуседой затылок.
- Может быть, это я и хочу
вспомнить? - задумчиво сказала она.
- О чем вы? - он резко повернулся к
ней.
- Иногда... мне кажется, что... не
знаю...
- Иногда вам кажется, что вы что-то
важное забыли, так, что ли? - лекторским голосом спросил он.
- Нет. Иногда... Я была очень
загорелая?
- Черная.
- Когда долго лежишь на солнце, вот
здесь, чуть ниже шеи, остается крохотное пятнышко, внутри. Как линза. Весь мир
становится другим. Совсем другим, как... Не могу я объяснить.
- Это вы и хотите вспомнить?
- Да... Нет, это я помню. Но какой
он, этот другой мир?
- Не понимаю, - холодно сказал он.
- Это бывает, наверное, только в
семнадцать лет.
- И в двадцать один. Мы
подъезжаем...
- Значит, так и не вспомнили, - он
хотел добавить что-то едкое и сжал зубы.
- Нет. Теперь я точно помню, что
ничего этого не было.
- Теперь?
- Да. Потому что чемодан в Москве
несла я сама.
- А мы поссорились.
- Неужели?
Его как будто накрыла с головой
волна воспоминания о том далеком времени. Он прикрыл глаза, стараясь сохранить
это воспоминание.
- Повторите еще раз, - попросил он.
- Что?
- Это слово. "Неужели".
Прошу вас.
- Неужели? - повторила она, с
удивлением глядя на его растроганное лицо.
- Оно... Я уж думал, от вас ничего
не осталось.
Это ее ударило!
- Я так изменилась?
Как у нее голос не сорвался!
- Да. Вы не представляете, как вы
изменились.
- Я постарела. Конечно.
- Нет, не очень. Не в этом дело.
Просто вы стали похожи на всех.
- Да?
- Да.
Она продолжала корчиться от его
слов.
- Я очень хочу вас вспомнить!
- Не надо было забывать, - сказал
он жестко. - Впрочем, это ваше личное дело.
- Я не виновата... -
торопилась она. - Вы же знаете, что такое город... что такое Москва...
- Слова, слова, слова.
- У меня двое детей... А школа? Вы
знаете, что такое школа?
- Пустой разговор.
- Как вы меня всю... вывернули.
- Простите. Не мог сдержаться.
Последние пассажиры медленно
двигались мимо их кресел. А они сидели напряженные, как бы заканчивая сражение.
И она едва не плакала. Нет, переломила себя.
- Вспоминаю... и не могу! Вас не
было, понимаете? Не было!
- Я сам начинаю думать так.
- Единственное, почему хочу
вспомнить, - это чтобы сразу забыть!
Тогда он поддался. Чуть-чуть. Не то
чтобы стало жалко ее, а - посмотрел вокруг, вспомнил свои дела в Москве, в
главке, которые удачно закончил за командировку, вспомнил дом. Немного
откатило.
- А вы представьте, что тот солдат
с гитарой - это я. И все станет на свои места.
- Да? Значит... - она восхитилась,
- это вы! Вы... солдат! А адрес?
- спросила она, требуя немедленного
освобождения. - Как вы узнали мой адрес?
- Ну... вы попросили меня бросить
письмо на станции. Я прочел адрес.
- А поцелуи?
- Когда очень хочется, чтобы они
были... Нам пора выходить.
- Это жестоко, - сказала она. -
Вы... нехороший человек!
- Возможно, - сказал он, вставая. -
Вам помочь?
И потянулся за ее ярким
полиэтиленовым пакетом на багажной сетке.
- Нет уж! - сказала она, встала,
сдернула пакет.
- Доктор наук! - обернулась она, выходя
из автобуса. - Вы... каменотес!
- М-да, - сказал он, доставая
сумку. - Капут, доктор. Капут...
И каково же было ее негодование,
когда в салоне самолета она в своем ряду и на своем месте увидела его! Нет, это
заговор! Все как будто сговорились довести ее сегодня!.. Унизить!..
Растоптать!..
- Вы сидите на моем месте.
- Я сижу на своем месте.
- У меня место "Б"!
"Б", понимаете? "Б"!
- Покажите билет.
Она подала ему билет.
- У вас место "В". Вы же
не математику преподаете. Здесь русский алфавит. Садитесь рядом. И не
беспокойтесь. Я буду молчать.
Турбины, гудевшие довольно
дружелюбно, завыли, засвистели, самолет начал трястись мелкой дрожью и медленно
тронулся. Замер на месте, как конь, роющий землю копытом, - и неудержимо
помчался к месту отрыва от полосы. Вскочил в воздух. Закрутилась черно-зеленая
земля в иллюминаторах с левой стороны. Скоро самолет выровнялся, набрал высоту
и как бы застыл на месте, гудя.
- Если кто-то все же устраивает
такие встречи, то он большой шутник, - сказал он.
- Бога нет. Не мне вам об этом
говорить... доктор.
- И все-таки... Мы уже поднимаемся.
Туда, где его нет.
Они поднялись еще немного.
- Давайте поговорим спокойно,
по-человечески, - теперь она не сдержалась. - Вы понимаете?
- Понимаю.
- Конечно, вы, как мужчина,
раздосадованы. Вы меня помните, а я вас не помню. Для вас это было очень важно,
а для меня - не очень. Так?
- Так.
- Вы интеллигентный человек. Не
потому, что доктор, а словом, это чувствуется без предъявления документов. Так?
- Так.
- Почему вы решили меня разыграть?
Только спокойно!
- Почему я решил вас разыграть?.. -
(Что ж, она сама напросилась, - подумал он.) - Действительно, почему я решил
это сделать? Почему? Вот,
- и он подал ей красную книжечку,
вынув ее из внутреннего кармана пиджака.
- Что это?
- Военный билет. Здесь, - он
перелистнул несколько страничек, - написано, что "военную присягу принял
20 октября 1967 года". То есть спустя два года после нашей... после моей
встречи с вами. Следовательно, солдатом я быть, увы, еще не мог, институт не закончил.
Уверяю вас, документ подлинный.
- И... что мне теперь делать? -
спросила она, помолчав.
- Н-не знаю... У вас не было
контузий, шока?
- До этой минуты не было.
- Тогда я был... опьянен... -
Тоска, казалось, переплавилась в грусть. Он отдыхал сейчас, вспоминая. - Часа в
два ночи вы пошли спать, а я не мог... Я бегал по тамбуру, смеялся, мне не
хватало места... А потом, утром, вы как-то равнодушно со мной поздоровались. Конечно,
вокруг были люди... Было утро. А утром все видится по-другому... Это неправда,
что мы поссорились. Это я потом придумал, что мы поссорились, когда искал вас.
Мы не поссорились... Просто вы попрощались со мой задолго до того, как мы
расстались... А чемодан вы несли сами, потому что молча вырвали его ручку у
меня... Да, я немного разыграл вас, в деталях. Но ведь и вы тогда поступили
жестоко.
- Я вас вспомнила, - сказала она.
Да, она вспомнила. Раньше она не
там искала.
- Наконец-то! - обрадовался он.
- Лучше бы не вспоминала, - она
отвернулась. - Вы были такой... грубый. Я еле вырвалась от вас.
- Я...
- А вы еще вспоминаете эту историю,
как какую-то... пастораль!
- Значит, мы по-разному воспитаны.
- Это не воспитание! Это инстинкты!
- Чем же я вас так оскорбил? - Он
был поражен.
- Я же была совсем девочка! А вы -
мужик!
- Мы действительно летим в
самолете? - шутливый тон не удался ему.
- И сейчас конец двадцатого века?
Или мы в каком-то дворянском гнезде и никуда не летим?
- Вы циник.
- Я идеалист. И я искал вас,
совершенно точно зная, что вы единственная, с кем мне было бы хорошо.
- Где?
- Что? - не понял он.
- Да, я засуетилась, я прожила
жизнь в заботах, в беготне, у меня были моменты, когда мне казалось, что я
потерялась, меня уже нет, - но я никогда не считала себя ничьим придатком или
нужной вещью, без которой не обойтись! Я не книжный шкаф и не кондиционер
воздуха!
- Да никогда я так не думал!
Господи. Какая вы дуреха
- Сами вы...
- Ну что ж. Давайте теперь
выбираться из этой ямы.
- Сами выбирайтесь из своей ямы.
- Ничего, - сказал он, вновь
охваченный тоской. - Ничего... Сейчас долетим. Вы пойдете по своим делам. И я
пойду по своим. Мы же привыкли к непониманию. Запросто живем одни. И никто нам
не нужен. Такие мы. Гиганты.
- Скучный вы человек, - с напором,
как педагог, заключила она. - Унылый. Невеселый.
- Вы правы. Думайте о муже, о детях.
Так веселее.
- Я люблю своего мужа.
- Поздравляю. Это редко бывает.
- А вы не любите никого, -
продолжала она наступать.
- А вот здесь вы не правы.
- Кстати, вы женаты?
- Разумеется.
- Странно.
- Моя жена любит меня, - сообщил
он. - Она за меня кому угодно глотку перегрызет.
- И у вас есть дети?
- Сын. Десяти лет.
- Значит, вы считаете, что вы ее
любите? - Она пыталась как-то достать его, изо всех своих нежных женских сил -
по уху! По голове!
- Да. И вас. Немножко.
- Вот! - торжественно сказала она. -
Вот оно: что хочу, то и делаю! Все дозволено! Ничего святого!
- Не могу же я обманывать себя
самого. К тому же мне не хочется ловить вас на слове.
- Можете ловить. Вам это все равно
ничего не даст.
И все-таки она его достала. Он
чувствовал теперь глухую, темную вражду к ее язвительной усмешке; ее голубой
костюм, как он заметил теперь, был не совсем ее размера, и ушивала его, видимо,
она сама.
Прошла стюардесса, привычно,
профессионально глядя на пассажиров: лицо, привязной ремень. Она повторяла:
- Просьба пристегнуть всем поясные
ремни... Самолет идет на посадку... В Ленинграде солнечная погода, плюс
двадцать...
- Не думайте обо мне плохо. Так уж
получилось, - сказал он.
- Я вообще о вас не думаю.
- А вот это совсем плохо... Нам
надо было поиграть на скрипках, тихо, нежно... А мы устроили какафонию... Не
думайте обо мне плохо, слышите?.. Я ни о чем больше не прошу... Вы слышите?
- Зачем это вам?
- Откуда я знаю - зачем? - и здесь
он понял. Он понял размеры происшедшего. - Затем!.. - взорвался он. - Затем, что
вы живете во мне совсем другая, понятно?! В таком... мраморном саркофаге! И я проклинаю
эту встречу! Проклинаю эту жизнь! Вы меня всего разворовали!
- Это вы меня...
- Ради Бога! Ну, ради Бога -
неужели вы не видите, что мне больно?
- А мне?
- Но почему - вам? - он искренне не
мог понять этого. - Почему вам может быть больно, если еще два часа назад вы
меня не помнили... не знали?
- Как вы грубо говорите со мной...
- снова подступили слезы, - с какой ненавистью... Вы мне мстите за ту...
девочку?
- Вам?.. Вам! Вы то при чем?.. Я
хочу проститься с вами по-человечески. Вот и все.
- И... все?
- А что еще?
- Значит... меня не существует, да?
- проглатывая окончания, судорожно вздыхая, начала она. - Появилась какая-то...
ворона, все нарушила и улетела. Да?.. А как мне сейчас идти по своим делам, -
так вы сказали? Или я уже не женщина? И на меня можно кричать, оскорблять... Во
мне можно рыться... бесцеремонно?.. Слово, видите ли, одно осталось! А больше
ничего, да?.. Как будто я сама не знаю, что во мне осталось, а чего не
осталось! И вы еще говорите о какой-то любви! О своих страданиях! И я должна
жалеть вас за перенесенные страдания! Которые, видимо, не помешали вам жить в
свое удовольствие! И теперь красиво вспоминать... на склоне лет!
"Осел! - подумал он. - Какой я
осел! Ведь она же ревнует!"
- Ну, не на таком уж и склоне! -
весело сказал он.
- Что?!
- Лида! Я ведь вам сразу сказал,
что вы прекрасно выглядите! Вы сейчас значительно интереснее, чем были! Честное
слово!
- Что-о?
- Правда! - добавил он и улыбнулся.
- Чему вы радуетесь? - и ее губы
неожиданно для нее образовали полумесяц.
- Вам, - с готовностью ответил он.
- Благополучной посадке. Плюс двадцати в Ленинграде. Но преимущественно - вам.
И здесь она, чуть покраснев, бегло
улыбнулась и опустила глаза.
- И..., что у вас еще на сегодня? -
спросила она, вертя колечко на безымянном пальце.
- Вы позволите, я помогу вам? - его
прямо-таки распирало от желания угодить ей.
- Если вас не затруднит, - сказала
она.
- Нисколько, - он достал ее пакет,
затем свою сумку. - Это ничего, что я зову вас просто Лида?
- Ничего, - сказала она, вставая.
Снова они были последними.
Стюардесса смотрела на них от двери с вежливой, но нетерпеливой улыбкой. Синее
небо встречало их в Пулково.
- А под Ростовом я купил раков на
два рубля... - он спускался вслед за нею по трапу и был рад тому, что она не
видит его глаз. Они были глупые от счастья. - И пока этот дед медяками
отсчитывал сдачу с трешки, поезд тронулся и вместо трех рублей у меня в кулаке
почему-то оказался только рубль мелочью...
- Еще и раки...
- Нет, раки остались у деда.
- Вы честное слово на меня не
обиделись, Володя? - обернулась она. Нет, она не изменилась с тех пор. Теперь
это было ясно как день.
- Немного, - сказал он.
- А, действительно, когда очень
долго лежишь на солнце... - начала она, взяв его под руку, и они пошли к
павильону с подземной движущейся дорожкой.
Интересно,захватывает. Неоднозначно. Где можно еще почитать?
ОтветитьУдалитьИнтересная история. А продолжение есть у этой истории? Любопытство так и распирает, а что дальше? )))
ОтветитьУдалитьЯ на этом остановилась, но если так интересно, то придется дописать историю дальше... Я думала, что мои читатели сами решат как быть моим героям...
УдалитьКак всегда удивительно, интересно и интригующе:-)
ОтветитьУдалить